Толстая Мария Николаевна (рожд. кн. Волконская; 1790-1830). Толстой не помнил своей матери, она умерла, когда ему не исполнилось и двух лет; в «Воспоминаниях» он писал: «Матери своей я совершенно не помню. Мне было полтора года, когда она скончалась. По странной случайности не осталось ни одного её портрета, так что как реальное физическое существо я не могу себе представить её. Я отчасти рад этому, потому что в представлении моём о ней есть только её духовный облик, и всё, что я знаю о ней, всё прекрасно...». Высокий духовный облик матери, ее лучистые глаза Толстой придал героине романа «Война и мир» княжне Марье.
Родители Марии Николаевны - видный военный деятель екатерининской эпохи князь Николай Сергеевич Волконский и княгиня Екатерина Дмитриевна, урожденная княжна Трубецкая. Е.Д.Волконская умерла в 1792 г., и отец Марии Николаевны, боевой генерал, оставил до времени малолетнюю дочь в семье родного брата своей покойной жены Ивана Дмитриевича Трубецкого. В известном всей Москве «доме-комоде» Трубецких на Покровке и в их подмосковном имении Знаменское прошло раннее детство Марии Николаевны. В 1799 г. генерал от инфантерии Волконский вышел в отставку и поселился с дочерью в своем имении Ясная Поляна Тульской губернии. Он занялся благоустройством имения и воспитанием единственной дочери, «которую сильно любил, но был к ней строг и требователен». Под руководством «умного, гордого и даровитого» отца учителя и гувернантки обучали Марию Николаевну немецкому, английскому, итальянскому языкам, французским, по ее собственным словам, она с пяти лет владела как родным.
Н.С.Волконский — прототип старого князя Болконского в романе «Война и мир». «Генерал-аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m-lle Bourienne… Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развить в ней обе главные добродетели, давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении» («Война и мир», т. 1)
У Толстого, как он сам признавался близким, был культ матери. Всю жизнь он помнил о ней, бережно собирал даже самые, казалось бы, незначительные сведения об её характере, облике, привычках, отношении к детям, к миру, к отцу. Своеобразным памятником ей стала одна из героинь «Войны и мира» княжна Марья Болконская. О ней в набросках к роману Толстой писал: «М. Волконская. Презирает всё вещественное. Всеми любима и уважаема, нежна, ласкова. Всё и всех любит христиански. Отлично играет и любит музыку мистически. Умна, тонкий поэтический ум. Лелеет отца, играет, поэтизирует». Позднее, когда вокруг Толстого подрастала его собственная многочисленная семья, он с необыкновенной любовью и почтительностью рассказывал детям о своей «маменьке», и тогда в нём «пробуждалось какое-то особенное настроение, мягкое и нежное. В его словах слышалось такое уважение к её памяти, что она казалась нам святой», — вспоминал его сын Илья Толстой.
В августе 1903 г. Толстой передал на хранение в Публичную библиотеку в Петербурге часть архива своей матери: её письма, переводы, сочинения 1800-1820-х гг., учебные тетради, каталоги книг и нот яснополянской библиотеки, материалы хозяйственно-бытового назначения. Другая часть (250 рукописных листов), отобранная Толстым для себя, ныне хранится в ОР ГМТ, сюда входит дневник её путешествия с отцом в Петербург летом 1810 г., озаглавленный «Дневная запись для собственной памяти», а также выписки различных афоризмов на французском языке, «Опись саду», работы по географии, ботанике, сельскому хозяйству, стихотворения, педагогические сочинения, в т.ч. подробный журнал поведения старшего сына Николеньки и билетики («билетцы»), на которых она отмечала его успехи, а также её переписка с близкими: письма к мужу, Т.А. Ёргольской, сестрам мужа А.И. Остен-Сакен, П.И. Юшковой и др. В яснополянской библиотеке хранится её рукопись «Первые сто растений. Ясная Поляна в июле». Так что Толстой с основанием говорил, что его мать была «очень хорошо образованна для своего времени, писала правильно на русском языке М.Н. Толстая, и знала ещё 4 языка — английский, французский и итальянский». Толстой считал, что она «должна была быть чутка к художеству».
Мать Толстого несомненно обладала литературным талантом. В юности она была «большая мастерица рассказывать завлекательные сказки, выдумывая их по мере рассказа». Сверстницы М.Н. Волконской вспоминали, что «на балах она соберёт вокруг себя в уборной подруг и так увлекательно рассказывает им сказки, что никто не идёт танцевать, а все слушают; а музыка играет, и кавалеры тщетно ждут своих дам в залах».
В 1810-1820 гг. М.Н. Волконская много писала прозой и стихами, пробуя разные жанры: оды, аллегории, элегии, дружеские послания. В неоконченной повести «Русская Памела, или Нет правила без исключения» (1818) героиня составляет план воспитания детей именно так, как потом М.Н. Толстая будет воспитывать своего старшего сына: «План её был тот, чтоб забавами и удовольствиями приохотить детей к учению, говорить им всегда правду по мере их понятия, рассуждать с ними и через то приучить их самих здраво рассуждать».
Когда в 1821 г. умер отец, М.Н. Волконская оказалась владелицей крупных имений, которыми едва ли умела управлять. Часть наследства она подарила сестре своей компаньонки-француженки невесте-бесприданнице. Компаньонка-француженка м-ль Геннисьен описана в «Войне и мире» как м-ль Бурьенн.
В 1822 г. М.Н. Волконская вышла замуж за Н.И. Толстого, с которым, вероятно, была только заочно знакома до брака.
Они находились в дальнем родстве: М.Н. Волконская была троюродной племянницей своего мужа.
Венчание графа Николая Толстого и княжны Марии Волконской состоялось 9 июля в церкви села Ясенева, рядом с имением Трубецких Знаменским. Ему было 28 лет, ей — 32 года, она была владелицей 800 крепостных, в послужном списке Н.И. Толстого значилось: «крепостных не имеет». «Брак её с моим отцом был устроен родными её и моего отца. Она была богатая, уже не первой молодости, сирота, отец же был весёлый, блестящий молодой человек, с именем и связями, но с очень расстроенным (до такой степени расстроенным, что отец даже отказался от наследства) моим дедом Толстым состоянием» («Воспоминания»). Брак оказался недолгим, но очень счастливым, наполненным взаимной любовью. Толстые жили уединённо в Ясной Поляне, кроме немногих знакомых и родственников, «случайно проезжавших по большой дороге и заезжавших» к ним, никто не посещал Ясную Поляну. Н.И. Толстой часто бывал в отъезде, занятый хлопотами о наследстве, отягощенном долгами. Жизнь М.Н. Толстой проходила «в занятиях с детьми, в вечерних чтениях вслух романов для бабушки и серьёзных чтениях, как "Эмиль" Руссо, для себя и рассуждениях о читанном, в игре на фортепиано, в преподавании итальянского одной из тёток, в прогулках и домашнем хозяйстве» (там же). Толстому было очень дорого то, что, как ему говорили, он был последней любовью своей матери: «Мне говорили, что маменька очень любила меня и называла: mon petit Benjamin <мой маленький Вениамин. - фр.>». Он не знал портретов матери: в семье не сохранилось ни одного её портрета (она не любила позировать художникам), за исключением маленького детского (9 лет) силуэта, парного, где она изображена рядом со своей кузиной В.А. Волконской. Из рассказов родных Толстой знал, что она была некрасива и неграциозна, ходила как-то на пятках, немножко вразвалку, откинув верхнюю часть туловища назад, как ходят иногда беременные женщины. Но он был отчасти даже рад тому, что не помнил физического облика своей матери: «Она представлялась мне таким высоким, чистым, духовным существом, что часто в средний период моей жизни, во время борьбы с одолевавшими меня искушениями, я молился её душе, прося её помочь мне, и эта молитва всегда помогала мне» («Воспоминания»). Ему гораздо дороже были рассказы родных о больших ясных и лучистых глазах матери, о том, что она была необычайно добра и талантлива, правдива и сдержанна, предпочитала жизнь вдали от света, в кругу любимой семьи. Она писала о себе: «в светской жизни я ничто», а близким говорила: «раз я полюбила, ничто не может вычеркнуть из моего сердца дорогих мне людей».
Толстой, говоря о матери, особенно выделял её высокие моральные качества, считая, что она очевидно была духовно выше отца.
Летом 1830 г. М.Н. Толстая опасно заболела и через несколько дней, 4 августа, скончалась; её похоронили в семейном склепе Толстых на Кочаковском кладбище.
До глубокой старости Толстой бережно хранил память о матери, вспоминал её, писал о ней». За два года до смерти, летом 1908 г., он записал в дневник: «Нынче утром обхожу сад и, как всегда, вспоминаю о матери, о "маменьке", которую я совсем не помню, но которая осталась для меня святым идеалом. Никогда дурного о ней не слышал... Какое хорошее к ней чувство. Как бы я хотел такое же чувство иметь ко всем...»
«Мама, я толстая!»- пожалуй, эту фразу слышит каждая мама девочки подростка. И есть большое искушение сказать своей красавице «что ты, это не так!» или наоборот, мимоходом бросить «пора бы тебе на диету, дорогая». К сожалению, очень малое количество родителей трезво относится к объемом своих чад. И это большая беда, потому что вне зависимости от того, в какую сторону «перекос», его наличие портит ребенку жизнь и психику.
Я не врач, но, учитывая семейную склонность к полноте, боюсь упустить у дочери этот момент. Со временем у меня выработалась своеобразная шкала, с которой я и сверяюсь.
Детки до школы
Новорожденный ребенок в моем понимании должен быть пухленьким, ножи-ручки в складочки. Ребенок двух-трех лет – иметь округлое тельце и небольшой средний запас «жирка». Когда у моей дочи стали остро выделяться коленочки, лопатки и локти, я побежала к терапевту. И оказалась права – по весу был недобор. Думаю, малыш должен быть «пухляшкой» -ведь он очень много двигается и ему нужна энергия!
А вот школьники, по моим наблюдениям, уже немного угловаты. Они быстро вытягиваются, растут. Весь имевшийся раньше «жирок» израстается, уходит на потребности организма. Поэтому если он по прежнему похож на Амура с картин – лучше бы отвести его к врачу для безопасности. Как говориться, лучше быть паникером.
Подростковый возраст – время перемен
А вот с подростками творится не пойми что. Один становится тонким, как тростинка, второй – наоборот, полнеет. Гормоны играют в чехарду, преподнося детям отвратительные «сюрпризы». Именно в подростковом возрасте мой организм дал сбой. Когда заметили – было слишком поздно. Я набирала десяток килограмм за месяц. Спасибо моей маме, которая меня поддерживала и помогала стабилизировать вес. Со временем это произошло. Мой вес был по-прежнему в 1,5 раза больше нормы, но хотя бы не рос так стремительно – держался примерно на одном уровне почти 10 лет.
С другой стороны, у меня перед глазами семья, где мама, близко зная меня, ужасно боится, что ее дочка станет такой же. Как итог – в подростковом возрасте, когда телу необходимы витамины и микроэлементы, девочка сидит на жестких диетах. Хотя, объективно, ни о какой полноте в ее случае речь не идет. Так, подростковая пухлость. 12-летний ребенок постоянно находится в состоянии стресса из-за давления матери, что сказывается на учебе, общении, здоровье.
Другой мой знакомый, с которым мы росли «дверь в дверь», в детстве был очень спортивным, бойким парнем. Встретив его через 10 лет, я обомлела: он был больше меня, еле проходил в дверь. И тоже «сломалось» все в пубертат.
Лишний вес в подростковом возрасте
Именно в пубертат дети становятся особенно жестоки. И если ребенок с «недобором» воспринимается более-менее адекватно в силу сложившихся эстетических норм, то лишний вес - одна из первых причин для дразнилок. И дело не только в эсетической стороне вопроса.
«Толстячок» не может выполнять физическую нагрузку на равне с остальными. А если уж учитель физкультуры делает ему поблажки из-за этого - он становится врагом №1, потому что «не такой, как все». В другом варианте учитель может невзлюбить «груз» и это ничуть не лучше. Никто не хочет брать такого ребенка в команду во время игр, он воспринимается как помеха.
Ребенка высмеивают во время еды, возникает комплекс. Итог - целый день просидев на голодном пайке, подросток вечером отъедается дома. Неправильное пищевое поведение ведет к дальнейшему усугублению ситуации. И вот, как паззл, собирается отнюдь не радостная картинка.
Мое решение
Материнский глаз не способен проводить анализ гормонов, выяснять сахар в крови и делать медицинское заключение. Мы все-таки мамы, а не лаборатории. Я приняла решение о постоянном контроле за здоровьем дочери. Раз в пол года «вытрясаю» из участкового педиатра направление на гормоны, ежемесячно – анализы на сахар.
Педиатр только посмеивается, называя меня фанатичной мамашей. Но глядя на количество действительно толстых, а не полных детей различных возрастов на нашей площадке, мне все чаще кажется, что и другим мамам было бы совсем не лишним так поступить. Потому что толстые, увы, не бывают здоровыми.
Чтобы получать лучшие статьи, подпишитесь на страницы Алимеро в
(на фото с семьей).
Недавно я была в продуктовом магазине со своим сыном Бобби. Он влюбляет в себя всех, так что я не удивилась, увидев сотрудницу отдела выпечки, протягивающую ему печенье. Он проигнорировал предложение, и я от его имени вежливо отказалась от подарка.
«Оу», - сказала продавщица, смерив меня взглядом с ног до головы. Я знала, что она думает: какая лицемерная мама - такая толстая, а сыну в лакомстве отказывает.
Я не стала ничего объяснять. Дело в том, что мой сын ест через трубку, которая идет прямо в желудок. Причина тому - медицинские проблемы и особенности развития, которые помешали ему научиться благополучно проглатывать пищу.
В его жизни было немало мучительных медицинских процедур и утомляющих сложностей, связанных с его особенностями. Сейчас он здоров, в том числе благодаря постоянному полноценному питанию, которое он получает в виде медицинской смеси.
Моя роль в его путешествии к сегодняшнему дню состояла в том, чтобы принимать за него самые лучшие решения из возможных. Для этого пришлось блокировать тот шум, который в нашем обществе выдается за информацию о здоровом питании. Также у меня всегда была цель: не дать моим собственным нездоровым отношениям с едой оказать на него негативное влияние.
Впервые мой сын получил питание через зонд, когда ему был один месяц. У него была застойная сердечная недостаточность, он дышал чаще 80 раз в минуту и поэтому не мог спокойно сосать и глотать. Поначалу я переживала, что у нас с Бобби не установится связь, если мы не будем кормить его сами, но это было напрасно.
Я и моя спутница жизни постоянно держали его на руках, и во время кормления через зонд, и в перерывах. Мы разговаривали с ним, купали его, меняли подгузники. Кто-то из нас всегда была рядом с ним, пока он неделями лежал в больницах.
Между нами есть связь. Идея о том, что привязанность устанавливается через кормление грудью или хотя бы кормление из бутылочки, не подтвердилась в нашем случае. Мы оберегали его. Он знал, что мы - его люди. Это стало для меня настоящим открытием, за которое я держалась в следующие годы: еда - не любовь. Безопасность и доброжелательное внимание - это любовь.
В нашем обществе принято придавать кормлению как части отношений мать-дитя огромное значение, при этом игнорируя ту эмоциональную жесткость, которая требуется от родителей в вопросах питания. Режим питания Бобби соблюдался неукоснительно. Он никогда не бывал голодным, так что когда он был несчастен или недоволен, еда не могла быть спасительным средством. Это было нелегко, зато я научилась превосходно разбираться в эмоциях.
К сожалению, урок, который я выучила от имени Бобби, не привел к изменению моих пищевых привычек. Когда он был в больнице, восстанавливаясь после нескольких операций на открытом сердце, я пыталась снять напряжение в Макдональдсе, куда ходила по нескольку раз в день.
Это не работало. Обжорство только добавляло физический дискомфорт к моей повышенной тревожности. Но я не переставала есть. Что бы ни происходило, я ела еще больше - как бы хорошо я ни понимала умом, что еда не решает моих проблем, у меня не было эмоциональных ресурсов, чтобы изменить свое поведение.
Я всегда использовала еду, чтобы заглушить свои чувства. В детстве я жила в абьюзивной семье, не имея надежных союзников - кроме еды. Тогда я довела до совершенства диету из углеводов, сахара и кофеина, которая позволяла мне функционировать и при этом создавала своего рода туман, застилавший реальность.
Всю жизнь нервные потрясения вызывали у меня приступы компульсивного переедания. Я знала, что зависима и что мое поведение не решает проблем, но оно время от времени делало ситуацию терпимой.
В прошлом мне удавалось сбросить вес - только чтобы опять набрать его. Я знаю, как сидеть на диете. Я не знаю, как отделить еду от эмоций. Для моего сына они никогда не были связаны.
Изначально предполагалось, что питательная трубка для Бобби будет временной мерой. К трем годам его сердце было достаточно здоровым, чтобы попробовать оральное питание. Не привыкший к такому способу, он оказался гиперчувствительным к ощущениям, которые еда оставляла во рту, на лице, на руках. Он не мог скоординировать глотание.
Большинство людей считает, что человеческое тело автоматически, инстинктивно умеет есть. Это не совсем так: сосание и глотание инстинктивны, остальному мы учимся. Месяцы кормления молоком позволяют укрепить мышцы, участвующие в глотании. Младенцы учатся использовать язык, чтобы контролировать находящуюся у них во рту пищу, не давиться.
Бобби не хватало мышечной силы и коррдинации, чтобы делать это. Так что когда мы пытались накормить его, трехлетнего, с ложки, он в панике мотал головой вперед и назад, пытаясь увернуться он нее. Если ему на губы попадала капелька пищи, он кричал, пока я её не вытру.
Мы меняли терапевта за терапевтом. Их методы различались, но основной целью всегда оставалось одно - убедить его есть то, что он не хотел. Когда он выплевывал еду, его ругали или выгоняли из-за стола.
Многие люди в моем окружении считали, что проблема во мне. Что мне нужно было быть жестче и строже. «Перестаньте кормить его через трубку, тогда он начнет есть ртом», - говорили они. Я чувствовала себя никудышной матерью.
Помню один ужасный вечер, когда я отправляла его на тайм-аут каждый раз, когда он уворачивался от ложки. В итоге мы оба были измучены, но нисколько еды не было съедено. Тогда я поняла, что это не непослушание. Бобби отказывался от еды не из упрямства, а потому, что сама мысль о пюрированной еде во рту приводиnа его в ужас.
На семейном совете мы решили, что не будем добиваться орального питания любой ценой. Морить голодом ребенка, не умеющего есть ртом, - это насилие. Наказание ребенка за отказ от предложенной пищи - прямая дорога к расстройствам пищевого поведения в долгосрочной перспективе.
Бобби может жить здоровой жизнью с пищевой трубкой. Это не ограничивает его активность. Его рацион специально разработан для полного удовлетворения потребности в питательных веществах.
Годами наш сын подвергался инвазивным медицинским процедурам - и не мог от них отказаться. Я многократно физически обездвиживала его, когда нужно было спасать его жизнь. Но умение есть ртом было важно не для его здоровья, а для соответствия социальным нормам. Мы не хотим эмоционально травмировать ребенка лишь для того, чтобы получить одобрение окружающих.
Еда - это не любовь, и сын не обязан есть, чтобы порадовать меня.
Сейчас Бобби 7 лет, и он участвует в происходящем за столом. Глотает маленькие кусочки мягкой пищи, например картофельного пюре. Высасывает сок из фруктов. Раскусывает кукурузные палочки напополам и раскладывает кусочки на тарелке. Он не получает от этого ничего, кроме какого-то сенсорного удовольствия. Он наслаждается.
Я все еще толстая. Я горжусь тем, что воспитываю сына, который видит в еде преимущественно топливо для своего тела. Я знаю, что однажды ему станет важно, что он не ест ртом, и это повлияет на его самосознание. Но лучше я буду искать способ справиться с этим, чем буду знать, что он съел хотя бы один кусочек только ради того, чтобы я почувствовала себя более уверенно в родительском мастерстве.